Она царапала отснятые негативы своих работ, посыпала их пылью, резала, истязала, рвала на части, склеивала заново. Намеренно переэкспонировала, убирала яркие цвета. Ошибка всегда была ее визитной карточкой.
— Я уничтожаю изображение в том виде, в котором оно было снято, делаю невидимой его часть, чтобы у вас никогда не было о нем полного представления, — говорила Дебора.
Размытые очертания людей и предметов словно перетекают друг в друга, создают единую материю. Их нечеткость, неправильность, расфокус намекают на то, что в каждом из них есть душа, которая выступает за рамки.
Фотограф-самоучка, редактор моды в журнале Harper's Bazaar. Ей пришелся не по душе материал, отснятый для выпуска. Дебора сама взяла в руки камеру, попросила зарядить пленку. Часть снимков получилась нечеткой, но в каждой фотографии была история, присутствовала атмосфера. Они понравились фотографу Ричарду Аведону и тот пригласил Дебору к себе на семинар.
У Аведона она проучилась шесть месяцев. После их пути разошлись. От маэстро она взяла главное: фотография должна быть отражением мира.
— Щелкать затвором просто, но сложно поймать мир в кадр, — часто повторял Аведон.
Ее смелость заключалась в том, что в 60-70-х фэшн-фотография в Америке была другой. Красивые, стильные модели, в кадре все идеально выстроено, освещено. Турбевилль же привнесла в модную фотографию меланхолию, тайну.
— Человек без широкого кругозора, который ничем не интересуется, не мыслит, не в состоянии сделать глубокие, наполненные смыслом кадры, — считала Дебора.
Сама она была «вещью в себе». Турбевилль никогда не выходила замуж, никого не посвящала в подробности личной жизни. Была загадочной, как ее нечеткие, намеренно стертые снимки.
В ее квартире, в «Асонии» — роскошном отеле для долгосрочных постояльцев, стены были увешаны старинными зеркалами, а побитые молью гобелены скрывали окна. Жестяные игрушки, старые французские диваны. Множество редких книг, среди которых тома Достоевского, его мемуары, произведения Иосифа Мандельштама, поэзия Ахматовой, Бродского, труды Дягилева. Она прекрасно знала русскую литературу и, одержимая киноискусством, высоко ценила творчество Андрея Тарковского.
Несмотря на то, что Дебора родилась и выросла в США, мрачная притягательность Севера, его характер, меланхолия всегда ее влекли. Выбирая места для съемок, она объездила всю Восточную Европу. Именно поиск близкой сердцу натуры привел Турбевилль в дождливый осенний Петербург, который она полюбила без оглядки и на всю жизнь.
Она раз за разом возвращалась в этот город. Обязательно либо осенью, либо в зимнюю стужу. Намеренно не посещала Петербург летом, ей не хотелось видеть его залитым лучами солнца.
Ее притягивала обветшалость и серость зданий. Заброшенные дворцы, угрюмые запущенные сады и парки. Лица горожан, которых Деборе постоянно хотелось снимать. Она видела, чувствовала на всем знак печали, непроходящую тоску по чему-то неуловимому.
— В этом городе везде следы истории, литературы. Он подобен трамваю, застывшему во льдах. Здесь время остановилось, — не раз повторяла Дебора.
В ее объективе Строгановский, Юсуповский дворец, парк и дворец Павловска. Но Турбевилль не интересен их блеск. Она пытается проникнуть в их суть, зайти с черного хода, показать красоту непарадности. Заброшенные лестницы, пыльные уголки, рамы с кусками позолоты, старые камины, в которых птицы свили гнезда, испещрённая ранами мозаика плиточных полов. Красота разрушения — главный признак подлинности.
Балет еще одна ее страсть. Она снимает учениц Академии русского балета имени Агриппины Вагановой. Это не репортажная съемка — каждый кадр срежиссирован по особому сценарию. Все съемки Турбевилль сродни свободному танцу. Она разрешала моделями двигаться произвольно, не обращая внимания на камеру, а сама же ловила нужный момент. Снятое по заказу итальянского Vogue балетное царство такое же непарадное и непривычное. Трещины на стене, усталость, странность поз. Воспетая Дега изнанка танца.
В Петербурге Турбевилль читает семинары, у нее появляются ученики, поклонники. В Русском музее проходит ее выставка. Она издает совершенный по красоте альбом «Studio St. Petersburg», для которого ей позируют актеры, балерины, художники, писатели.
Она знает в этом толк. Зимой 1979 года Дебора зафиксировала своей камерой непарадную красоту, завораживающее закулисье другого, не менее величественного места. По заказу Жаклин Кеннеди-Онассис Турбевилль подготовила альбом «Невидимый Версаль». Это был вызов всем глянцевым отретушированным книгам, прославляющим эту резиденцию королей.
Версаль она снимала во время реставрации. Пыль, паутина, завернутые в полотно статуи, очертания завитков мебели под белыми простынями, кладовые, чердаки, недоступные простым смертным. Дебора тайно проносила в коридоры осенние листья и усыпала ими плиточные полы, чтобы запустение чувствовалось еще сильнее.
— Я хотела, чтобы она показала, что там живут призраки и воспоминания, — такими были слова Онассис.
Несмотря на то, что карьера Турбевилль началась с модной индустрии, а рассказанные Деборой фэшн-истории украшали страницы самого именитого глянца, она сама не раз повторяла:
— Я не считаю свои снимки фэшн-фотографиями. Они были сняты ради моды, но в них есть скрытый мотив, который имеет отношение к миру в целом.
Женщина в объективе Турбевилль статична, но в ней всегда чувствуется внутренняя сила. Идеальная красота не привлекала ее, ей всегда была интересна глубина личности.
Турбевиль не стало на 82-м году жизни после продолжительной болезни, которую она не смогла победить. По словам друзей, Дебора ушла молча, на цыпочках, легкая, как балерина, которых так сильно любила снимать.
ВАМ ТАКЖЕ МОЖЕТ БЫТЬ ИНТЕРЕСНО
